«Конкурент» беседует с участником легендарного «Яхонта», продюсером и композитором.

Несколько лет назад его лицо смотрело на красноярцев с афиш, диски с его участием раскупались, как холодный квас в летний зной, а включив какой-нибудь музыкальный канал, можно было запросто увидеть этого высокого кудрявого брюнета за клавишами. Сейчас – редкие десятиминутные выступления в местных клубах и уединённая работа в квартире-студии на Ленина…

Источник: http://www.konkurent-krsk.ru/

– Андрей, чего уж греха таить, в понимании людей в первую очередь вы – участник группы «Яхонт», уже потом – самостоятельная творческая единица. С чего началось восхождение на музыкальный Олимп?
– С начала началось. (Улыбается.) Ну, насчет «Яхонта» – это одна из составляющих всей моей деятельности, я занимаюсь многими направлениями на самом деле. Занимаюсь другими проектами и другой музыкой. И всё-таки, если начала уже меня пытать по поводу группы «Яхонт»… До этого была группа такая, «Уикэнд». Ты-то, конечно, не помнишь, что мы на танцах играли в ГорДК, в 90-х. Играли-играли, развлекали народ, а потом начали писать свою музыку, американский поп-рок, всё на английском языке. Ну, как любые музыканты тех времен, сталкивались с постоянной нехваткой аппаратуры: такие убогие были инструменты, ты даже не представляешь! Это я сейчас купил всё, что хотел (показывает на свою технику по всему периметру комнаты-студии). И еще хочу, и куплю обязательно. А вот, представь, тогда не было ни-че-го: ни клавиш, ни гитар, ни микрофонов.

– Как-то не представляется.
– Вот-вот. А то, что было в те времена, было таким дешевым. Да и профессию «музыкант» не особо жаловали: у нас два пути было – или идти в Филармонию на мизерную, копеечную зарплату, или идти в кабак.

– И вы…
– И «Яхонт» пошел в кабак. Мы работали в китайском ресторане. Это такой, пожалуй, первый прообраз нынешних ночных клубов. Тогда же все рестораны работали до 11 вечера. Мы потихоньку начали до двенадцати, потом глядишь – уже в два ночи, в четыре закрываемся. Сейчас сложно представить, но тогда этот ресторан был единственным местом, где народ мог отдохнуть после полуночи. Естественно, весь город туда съезжался. Достаточно много людей у нас там вращалось.

– Было на что смотреть и что слушать, видимо?
– Без особой скромности – было. Достаточно сильная была у нас команда, шесть человек. Работали вживую. Вокалистка Фанни у нас была, сейчас Наташа работает в столице. Из того состава нет с нами уже Сережи Селиванова, трое ребят живут и работают в Москве, как-то перебрались все, а я вот – в Красноярске. И, собственно говоря, после ресторанных тех песен и начался наш проект такой русско-народный. Потом мы долгое время работали в ресторане «Яхонт», в Зеленой Роще. Начали потихоньку появляться и инструменты, и деньги, и приглашения выступить. Вот так, собственно, всё и закрутилось.

– Андрей, а чем заняты сейчас?
– Лично я? Или лично «Яхонт»?

– Лично вы.
– Ну, не подумай, что я как-то особо разделяю жизнь на «до» и «после» этого проекта. С «Яхонтом» я так и работаю. В последние годы был у нас заезд года на три в Москву, когда мы пытались пробраться к вершинам шоу-бизнеса. Не всё вышло так, как хотелось. В конце концов, я лично для себя решил, что мне гораздо удобнее и, наверное, рентабельнее, что ли, работать у себя дома. Тут все условия – и микрофоны, и специальная аппаратура. В Москву я часть этого возил с собой, конечно. Но тут загвоздка одна – в столице квартиру не купил, так как ценник просто в геометрической прогрессии растет, сама знаешь. Поэтому жилье – съёмное. Удовольствие тоже не дешевое, за год, наверное, 400 тысяч «убил» на жилье внаем. И денег жалко, но главное не это. Условий же никаких. Это тут у меня двойные двери, стеклопакеты, тяжеленные шторы – всё то, что обеспечивает шумоизоляцию, в таких условиях можно писать. А там трамвай проедет, тачки пронесутся, соседи покричат – и микрофон «словит» шумы эти, работа впустую.

– То есть всё, что вы пишете сейчас, пишется вот тут, в домашней студии?
– Не всегда. Есть еще две студии в Красноярске, где записываемся. У меня тут скорее наброски какие-то, да и то не все. Это если про «Яхонт». А что касается моих проектов, конечно, они все тут куются.

– А ваши проекты – это какие проекты?
– Я постоянно пишу каким-нибудь людям. В те годы еще была Фанни, мы с ней несколько альбомов записали – в Москву уехала. Потом Света Рерих, сейчас тоже в столице нашей родины. Потом работал с Наташей Изотовой – не очень, кстати сказать, понятый и принятый проект, но однозначно перспективный был. И практически лет двадцать, не практически, а правда двадцать лет я работаю с детским театром «Эргон»: периодически пишу им песни для спектаклей, сценок отдельных. Сейчас вот с ними трудимся над очень интересным проектом, пишем восточную сказку. Там такое поле деятельности для музыканта – разные лады, разная ритмика.

– Андрей, вы же и сольники записывали свои? «Если ты помнишь», насколько я знаю…
– Ага, было дело. (Смеётся.) Как раз вот этот альбом, который ты назвала, – самый раскрученный, хорошо сделанный. Скажу так, мне за него не стыдно. После этого у меня было два альбома, которые такого отклика не получили.

– А почему, как думаете?
– Не знаю, может, денег мало вложил, может, песни недостаточно хороши. Да я постоянно делаю какие-то свои вещи – и инструментальные, и саксофонно-инструментальные, сейчас начал с вокалом работать. Очень много у меня в загашнике (показывает на полки, заставленные папками с компакт-дисками. – Прим. авт.), всё ждет своего часа. Очень много работаю со всякими компаниями по производству гимнов. «КрасЭйр» вот, допустим, «Ванкорнефть», были московские компании.

– А вот такая «заказуха» – это что, только бизнес и никакого творчества?
– Нет, знаешь, творчество – оно всегда. Но есть один нюанс: когда пишешь для группы, можешь писать то, что в голову взбредёт, называть вещи так, как они называются. Когда пишешь для заказчика – пишешь то, что хочет он. Тут определенные люди, которые платят деньги, и ты обязан им угодить. Это, кстати, очень сложно: и удовлетворить аппетит того, кто музыку заказывает, и чтобы самому стыдно не было за то, что написал. Еще один момент – всегда есть конкретные сроки: хочешь не хочешь, а корпоративный гимн сваяй.

– Муза не муза…
– Кстати, о музах. Очень спорный вопрос – что такое муза? И нужна ли она вообще?

– И что такое муза?
– Я давно пришел к выводу, что настоящий профессионал он не ждет, когда она его посетит. Это, скорее, сродни  другому процессу: приходишь на работу – и тебя должна посетить муза. Не ждать её, глуша водку и снимая листы, а превратить творческий акт в процесс каждодневный, рабочий.

– Сформулированный факт: кто-то творит, когда у него всё плохо, кто-то – когда сердце переполнено счастьем, он садится за «фоно» и пишет. Что насчёт вас?
– Я тут «всеяден» – любое эмоциональное потрясение меня провоцирует на то, чтобы чего-нибудь написать. Но, опять же, когда потрясение это стихийно, случайно, а не когда выдавливаешь из себя по звуку. А если приходишь на работу и тебе надо написать что-то – звони музе. Сейчас музыкотворчество – процесс ведь даже больше технический: столько новых компьютерных программ, сложных, интересных. Столько приспособлений и штук специальных, что во всём этом надо разбираться. Уже недостаточно просто снять гитарку со стены и брякнуть пару аккордов. Нужен «вкусный» продукт – качественная картинка, красивая упаковка, звук.

– А вы на чьей музыке воспитывались? Любой молодой талант, наверное, склонен создавать себе кумиров.
– Я до сих пор встречаю музыку того времени, конца 70-х – 80-х, и думаю: блин, да как можно было так гениально сделать на таких убогих инструментах, с такой убогой акустикой! Очень много было хорошей музыки. Подозреваю, намного больше, чем сейчас.

– И это мне говорит музыкант нашего времени… Приговор самому себе, по сути.
– Ну, не стал бы так драматизировать, но всё же. (Улыбается.) Тогда ведь был расцвет музыки, «золотой век» практически. Сейчас музыкальное творчество в некотором ступоре: всё попереиграли, а нового ничего не придумаешь. Появился Пресли, битлы, потом появились электрогитары. По крайней мере, весь этот переход на «скачать побыстрее и на халяву» убил звук. Мои кумиры? Smokie, наверное, АВВА. До сих пор удивляюсь, насколько интересно, грамотно, насколько качественно было сделано.
На битлов вот, к примеру, вышел вообще случайно: тогда же пластинку не с Кобзоном и Утёсовым не достать было. Продавались такие миньоны, пластинки «Мелодия». И вот если на таком кругляшке не было написано кто, можно было и «Роллинг стоунз» встретить, и на «Битлз» нарваться. Вот таким странным образом мне битлы и попались. Я домой принес и обалдел. Да и пластинки-то продавали в двух точках – магазин «Экран», ну и «Мелодия» потом появилась, там и инструменты продавались. Ужасные инструменты, у-жас-ны-е… а музыка была хорошая.

– Вот эта коллекция гитар у стены – как ответ трудному детству, с «деревянными игрушками, прибитыми к полу»?
– (Смеётся.) Может, и так. Играть на хорошем инструменте – поистине удовольствие.

– У любого человека, занимающегося профессионально чем-то, есть свои «визитные карточки»: кто-то виртуозно сворачивает роллы, кто-то, может, трубы чинит, как никто другой. У вас есть такая «визитка»?
– Визитная карточка – она есть. Я бы не сказал, что это лучшее, что я сделал. Но так получилось, что трек раскрутился: это первая вещь с моего альбома, «Латино». Я её много где играл, она почему-то всем нравилась сразу, меня куда-то благодаря этой песне приглашали. Но, повторяю, она удачная для зрителя. Но не для меня.

– А давайте о «талантах и их поклонниках». Мешки любовных писем, дежурство у квартиры, исписанные подъездные стены? «Яхонт» ведь, без преувеличений, гремел…
– Знаешь, мы за последние года четыре были в трех, по-моему, больших турах с группой. Туры эти такие, условные достаточно, с выборами связаны. От чего зависят поклонницы? От рекламы. Чем больше твоего лица в «ящике» и на билбордах – тем круче и любимее ты в глазах окружающих. Нас периодами массированно крутили по ТВ – вот в эти моменты и были письма, слезы, звонки среди ночи и смс с признаниями. А как только заканчиваешь вкладываться в свою раскрутку – мешки от фанатов всё мельче, звонки всё реже, а поклонницы предпочитают и вовсе не морозиться у подъездов. Вот какая тонкая штука, понимаешь. (Улыбается.) А люди-то хуже или лучше не стали, они такие же. Можно вообще из ничего сделать звезду. Показывать её по телевизору каждый день на завтрак, обед и ужин и говорить, что это круто. Рецепт предельно прост.

– Была на вашем личном сайте. Последняя запись там сделана в далеком уже 1999-м, и заканчивается сообщение словами «самому интересно, что будет дальше». Андрей, а что дальше?
– Ну, глобально, скажем, ничего не изменилось. У нас был вариант, когда всё могло глобально измениться, когда уехали в Москву…

– И?
– Очень хорошо у нас пошло там дело: писали песни, сняли клип к «Чёрному ворону». И... разбился Серёжа. Потом года два мы раны зализывали, потом снова ломанулись в столицу – но уже там на фиг никому не нужны оказались. А вообще могло получиться. Но много надо денег, слишком много. Глобально много, причем аппетит у шоу-бизнеса с каждым годом всё растёт.

– Сколько?
– Лет пять назад надо было в среднем около миллиона долларов для группы, чтобы прокрутить её так, чтобы элементарно начали узнавать. Если полюбили – другой прайс.

– А ценник такой зависит от изначальных данных, от изначального качества? Или за ваши инвестиции – всё что угодно?
– А что такое качество? Оно ведь может быть разным: качество картинки, качество музыки самой, качество вокала, качество идеи. Пожалуй, самое сложное во всём этом как раз идея – уж очень сложно сейчас удивить зал. А картинку, вокал и музыку какую-никакую и на компьютере можно «конфетой» сделать.

– Андрей, а были случаи, когда вы отказывались от сотрудничества? И есть какие-то критерии: вот здесь я буду работать, а тут – увольте?
– Есть. Есть очень хорошие деньги и не очень хорошие деньги. А есть вообще бесплатная работа.

– Откровенно.
– Ну а что корчить из себя святую невинность? У меня, например, с нашими театрами работа бесплатная, мне это дико интересно самому. Были моменты, когда давали такие хорошие деньги, но требовали такой гнусной музыки. Я отказывался. Были и средние финансы, но мне категорически не нравился исполнитель – казалось, испортит песню и всё. А иногда получается так: вот сейчас, например, работаю с Любой Успенской, какие-то песни пишу для неё специально, потом в процессе работы смотрю – «Не-е-е, испортит», потихоньку отодвигаю и подсовываю что-нибудь другое, где она себя выразить сумеет.

– Всё-таки вам что ближе: продюсирование, исполнительство, работа с кем-то в тандеме или свободное плавание?
– Да всё мне ближе. Оно всё интересно: и на сцене стоять, и от студийной работы кайфую, а иногда есть и моменты, когда хочется взаимодействия еще с кем-то. Я многофункционален.

– Понятно, что постоянная творческая деятельность напрягает, как и любая другая. Как вы отдыхаете? И отдыхаете ли?
– Когда я уезжал куда-нибудь в Таиланд, Италию, во Францию, знаешь, дня четыре – и мне хочется уже схватиться за что-нибудь, даже смутно напоминающее музыкальный инструмент. Мне всё равно, где жить: здесь, в деревне, в Москве, в Лос-Анджелесе. Главное, чтобы это всё (показывает на кучу мигающих штук, микрофоны, синтезатор. – Прим. авт.) было под рукой. А ведь запросы растут с каждым годом. Если десять лет назад то, что я делаю, мне казалось мегакрутым, то сейчас это посредственно, хочется лучше. А главное, я знаю, как это сделать.

– Вот что спросить хотела: если домашние посиделки, дни рождения хороших друзей, вас играть и петь просят?
– Если хороших друзей дни рождения – то не просят, нет. (Смеётся.) Почему-то давно сложилось так, что мы не любим петь. А знаешь почему? Потому что иллюзия же разрушается моментально: тот, кого слышат на пластинке или с экрана телевизора, и этот, поющий песни за праздничным столом, – два разных исполнителя с точки зрения простого восприятия. И зачастую этот второй по качеству и чистоте исполнения проигрывает. Ну не объяснишь же людям весь этот сложный процесс звукозаписи.

– Андрей, вы вот сказали про сотрудничество с театром. А если бы вам предложили сыграть, на какое амплуа согласились бы?
– Ой, я очень бы хотел сыграть какого-нибудь злодея! (Подскакивает из кресла и гримасничает а-ля Кощей.) Мультяшного злодея – вот это да, это интересно.

– У вас бы точно получилось, такой типаж пропадает!
– (Смеётся, усаживаясь.) Может, и так. Ну, точно герой-любовник бы из меня не вышел. Да и вообще, зло сыграть проще, чем добро, в которое бы поверили.

– Можете вспомнить свой самый необычный Новый год? Или удивительный подарок, поздравление…
– Последние годы мы с «Яхонтом» работаем в новогоднюю ночь в Австрии. Вот такая вот традиция. (Смеётся.) А самый запоминающийся у меня новый год был, когда сказали все хором, вторя курантам: «Двенадцать!» – и все подняли бокалы, а нас выпихнули на сцену играть, даже шампанского не плеснули. Вот, блин, такая она обидная, судьба музыканта. (Улыбается.)

– О чём мечтает Андрей Иголкин – человек и Андрей Иголкин – музыкант?
– Когда я был очень-очень юным, я так мечтал: «Вот была бы у меня своя студия, тысяч на пятьдесят долларов…» Понимаешь, это была неправильная мечта. Потому что вот сейчас есть своя студия у меня, и намного больше, чем на пятьдесят тысяч. Не о том всё. Мечтать надо было о том, чтобы сочинить такую песню, которая не умирала бы лет пятьсот, чтобы её исполняли, переигрывали, чтобы она звучала. Это правильная мечта. Но кто же знал тогда. (Улыбается.) Ну а как любой нормальный человек – хочу жить вечно.

– Ну, я вот не хочу жить вечно.
– Странно. Разрушаешь тогда мою теорию о том, что все жаждут бессмертия.

– У «Яхонта» есть песня «Заново начать». Вы бы что начали заново?
– Переделать жизнь, если бы была возможность?.. Я бы родился в 45-м году в Лондоне. Вот, собственно, и достаточно.

Майя СУХОРУКОВА.
Фото Сергея ЧЕРНЫХ